В российском информационном пространстве Ингушетия традиционно находится «в тени» своего ближайшего соседа – Чечни, монопольно высокое внимание к которой связано в первую очередь с личностью Рамзана Кадырова. Вместе с тем, последние годы Ингушетии также испытывает растущий интерес не только со стороны специалистов-кавказоведов, но и широкого круга читателей. Увы, это связано не с позитивными изменениями, а с затяжным межрегиональным противостоянием – между ингушским лидером Юнус-беком Евкуровым и Рамзаном Кадыровым, а также внутриполитическим конфликтом между Евкуровым, представляющим светскую власть республики, и ее религиозным лидером Исой Хамхоевым. Оба вялотекущих конфликта, которые периодически обостряются в разнообразных формах, отражают сложность и полярность устройства как политической элиты Ингушетии, так и всего вайнахского социума.

Экономическая среда

По данным Росстата, основными отраслями в народном хозяйстве Ингушетии являются оптовая и розничная торговля и сфера услуг (по итогам 2014 года в ВРП республики занимала долю в 18%), строительство (доля 14,1%), сельское хозяйство (6,4%), обрабатывающие производства (6,1%). Вместе с тем, в Ингушетии (как, впрочем, и во всех прочих республиках Северного Кавказа) доминирующим сектором экономики является бюджетный – это государственное управление, образование, здравоохранение, соцзащита – который в 2014 году обеспечил почти 40% валового продукта (среди российских регионов выше эта доля только в Чечне).

Высокая дотационность республики провоцирует непотизм и коррупцию как на низовом, бытовом уровне (большая доля молодых людей стремится устроиться на работу в силовые или административные органы, а затем приходится «отбивать» вложенные в трудоустройство деньги), так и на уровне политических элит (существенная часть целевых ассигнований оседает у клановых образований, используясь не по целевому назначению, либо просто расхищаясь).

В условиях доминирования бюджетного сектора экономики частная коммерческая инициатива в Ингушетии находится на зачаточном уровне: в регионе зарегистрировано чуть более 1300 малых предприятий (из них 500 в сфере строительства) и лишь около 6 тысяч индивидуальных предпринимателей.

Бизнес-элита не играет практически никакой роли в публично-политической жизни республики. Вот лишь одно доказательство: на выборах Народного собрания Ингушетии в декабре 2011 года не было избрано ни одного парламентария, который бы возглавлял собственный бизнес. Все – представители номенклатуры: либо действующие депутаты (на постоянной основе), либо чиновники, либо работники бюджетных учреждений. Возможно, это связано с тем, что экономически активные люди просто не хотят «высовываться» – для них важнее просто охранить и сохранить бизнес, а не развивать его, имея в руках лоббистские рычаги.

Что касается ныне действующих членов кабмина Ингушетии, то выходцами из реального сектора можно назвать только врио министра сельского хозяйства Руслана Костоева (до назначения на должность в июне 2015 года был директором опытного племхозяйства «Нестеровское») и министра финансов Руслана Цечоева (до назначения в мае 2014 года работал в коммерческих структурах в Москве, названия которых не раскрываются).

То, что таких примеров на всю республику всего два, лишний свидетельствует: политическая элита в Ингушетии формируется преимущественно через административно-бюрократический канал, и в принципе отсутствуют инструменты рекрутирования во власть бизнесменов. А это один из признаков кризиса, деградации региональной элиты…

Наиболее ярким представителем бизнес-элиты является сенатор от Народного собрания Ингушетии, глава Российско-турецкого экономического совета Ахмед Паланкоев, который возглавляет финансово-промышленную группу «Акрополь». Два года назад группа построила в Джейрахском районе горнолыжный курорт «Армхи», который позволил Ингушетии войти в число туристически привлекательных регионов: в 2015 году ее посетили уже 25 тысяч отдыхающих, на 20% больше, чем годом ранее.

По словам главного редактора портала «Инвестиции в туризм» Ольги Чижковой, у республики для развития этой отрасли есть все предпосылки – девственная природа, великолепные горные пейзажи, культурные ценности, гастрономический потенциал, возможности для экологического, приключенческого, этнографического туризма.

«Армхи» сегодня включает в себя горнолыжные трассы разных категорий сложности, канатную дорогу, самую протяженную на Северном Кавказе велотрассу Green line, веревочный парк для детей и взрослых, пейнтбольный клуб и трасса для маунтинбайка, водно-спортивный комплекс «Чайка» с тремя бассейнами (два из которых плавательные, один – с вышкой для ныряния).

Среди известных представителей ингушской общины, проживающих за пределами республики, но оказывающих ей поддержку, нужно отметить Микаила Шишханова (контролирующий акционер финансовых групп «Европлан» и «Бинбанк») и его дядю Микаила Гуцериева («РуссНефть», «Русский уголь», «Моспромстрой», «Бинбанк», GCM Global Energy). Еще одним совладельцем группы «Бинбанка» является Саит-Салам Гуцериев, ранее депутат Госдумы, а третий брат Хамзат Гуцериев был министром внутренних дел Ингушетии с 1999 по 2002 годы и баллотировался на пост президента республики в 2002 году, однако был снят с гонки Верховным судом РФ.

Сегодня в Ингушетии практически нет крупных промышленных предприятий. Это связано с тем, что распад Советского Союза привел к разрыву экономических связей между соседними регионами, включенными в цепочки кооперации: такие связи были прочны у Назрани с другими крупными промышленными центрами макрорегиона – Владикавказом и Грозным.

В постсоветские годы выпукло обозначилась и слабые институциональные стороны экономики появившейся лишь в 1992 году как самостоятельный субъект Федерации Ингушетии – отсутствие аэропорта, способного принимать самолеты дальней авиации, перенаселенность (плотность 120 человек на 1 кв.км, что является одним из самых высоких показателей в России) и нехватка годных к использованию земель. Только половина территории республики – это сельскохозяйственные угодья, оставшаяся половина – это труднодоступная, горная или горно-лесистная местность (протяженность отрогов Кавказского хребта в Ингушетии составляет 150 км).

Фактор дефицита земель особенно важен, учитывая, что традиционно основной отраслью в экономике Ингушетии было сельское хозяйство и пищепром, также регион располагал большими запасами стройматериалов (строительного камня и известняка). Сегодня же экономические диспропорции «сглаживаются» не за счет поступательного инвестиционного роста, а за счет опережающего выделения федеральных субсидий. При этом вклад высокотехнологичных отраслей в экономику Ингушетии остается исчезающе мал, сектор финансовых услуг фактически не развит. Регион богат гидроресурсами, однако электроэнергия здесь в промышленных масштабах не производится.

За постсоветские годы в Ингушетии полностью или частично прекратили работу десятки промышленных предприятий: в Карабулаке – керамзитовый завод, завод железобетонных изделий, завод химических реагентов для нефтедобычи, в Малгобеке – консервный завод и газоперерабатывающий завод, в станице Нестеровской – ликеро-водочный завод, пищекомбинат и кирпичный завод, в селе Галашки (Сунженский район) – керамзитовый завод, в Назрани – электромеханический завод, завод легких сплавов, мукомольный и кирпичный заводы, кондитерская фабрика и ткацкий комбинат…

В депрессивном состоянии оказался нефтепромышленный комплекс Ингушетии, который в советские годы обеспечивал до 60% индустриального производства республики (производной комплекса являлась химическая промышленность). В настоящее время добыча ведется предприятием «Ингушнефть», которое входит в структуру «Роснефти» (доля добычи, впрочем, составляет менее 0,1% от общероссийского показателя). Другим дочерним предприятием группы в Ингушетии является «Ингушнефтепродукт», реализующий моторное топливо). По территории Ингушетии проходят магистральные газо- и нефтепроводы из Чечни, однако на экономической жизни региона это никак не сказывается.

Экономические проблемы тесно связаны с социальными – неразвитости бюджетной сети (государственные детсады способны удовлетворить потребность населения немногим более на 15%) и высокая безработица (на фоне большой доли образованного населения). Впрочем, официальным цифрам доверять не стоит: значительная доля населения (по оценкам фонда «Бастион», до 25-28%) занята в неформальном, теневом секторе, в первую очередь сельского хозяйства. Это не только фермеры, но чаще – владельцы личных подсобных хозяйств, которые на индивидуальной основе заняты производством продукции, предназначенной для реализации. Еще одна форма самозанятости, также неформальной, – подпольная добыча и кустарная переработка жидких углеводородов, которыми богата почти вся равнинная часть республики.

Социальная структура

Конфликтогенный потенциал в Ингушетии во многом связан с миграционными процессами вынужденного характера, которые активно проходили здесь, начиная с 1994 года. Речь идет о последствиях единственного в постсоветской России вооруженного межэтнического конфликта между ингушами и осетинами в Пригородном районе Северной Осетии, в результате которого внутренне перемещенными лицами стали от 30 до 60 тысяч человек.

По оценкам наблюдателей «Международной кризисной группы», в «нулевые» годы ситуация в Пригородном районе значительно улучшилась, хотя и поныне сохраняется конфликтогенный потенциал в селах с этнически смешанным населением, а формирование этнических анклавов затрудняет межкультурное общение. Ингуши в Северной Осетии, являясь третьей по численности этнической группой, все еще сегрегированы от активной социально-политической жизни (в частности, не имеют представительства в органах власти). Активную роль в возвращении и социальной реинтеграции перемещенных ингушей играет глава региона Юнус-бек Евкуров, усилия которого также отмечает «Международная кризисная группа».

Именно идеи восстановления нарушенной исторической справедливости и стали питательной средой для ячеек международных террористических группировок, которые действовали на территории Ингушетии в девяностые и «нулевые» годы. Тесно переплетены с ними были и другие деструктивные формации – преступные группировки (центром их притяжения стала зона экономического благоприятствования, существовавшая в бытность президентом Русланом Аушевым с 1994 по 2001 года), антиправительственная оппозиция и олигархические группировки, поддерживающие тлеющие этносоциальные и этноконфессиональные конфликты.

Потенциальная конфликтность заложена в самой структуре вайнахского (чеченского и ингушского) общества, для которого характерная конкуренция крупных тейпов и вирдов. Тейп – это патриархальная группа людей (или семейств), происходящая от одного общего предка, которая в ходе исторического развития обрела собственные структуры управления. Именно тейповая структура, по мнению этнолога Танзили Чабиевой, сыграла решающую роль в сохранении ингушского общества, столкнувшегося с двумя кровопролитными локальными войнами – в Чечне и Пригородном районе РСО.

Потенциал тейповой структуры оценил и глава республики Юнус-бек Евкуров, вскоре после своего назначения официально утвердивший в 2009 году Совет тейпов Ингушетии. Совет занимался, в том числе, примирением кровников: именно с этим и связывают то, что в 2012 его председатель Умар Гадаборшев (бывший руководитель угрозыска республиканского МВД) был убит. Последние два года совет возглавлял Улан Евлоев, сын известного исламского богослова, в феврале 2016 года назначенный министром по национальной политике, информации и печати. Тейп Евлой на сегодняшний день является самым многочисленным в Ингушетии: он насчитывает более 60 тысяч человек в 37 фамилиях.

Вирд – это социальная общность, которая для вайнахов значительно шире тейпа: в нее могут входить представители разных тейпов и даже этносов. Но если вирд определяет скорее общественно-бытовые отношения, то тейп – это политическая институция, даже в современном ингушском обществе в значительной степени влияющая на публичные элиты.

Именно поэтому для прогрессивной части ингушского общества представления о тейповой и вирдовой структуре кажутся уже устаревшими, которые скорее тянут регион назад, нежели способствуют его развитию. Сам Юнус-бек Евкуров неоднократно подчеркивал, что ингушский народ не должен разделяться на тейпы и вирды, а сообща решать общие задачи – в экономике и политике.

Религиозная жизнь

Длящееся много лет противоречие между Юнус-беком Евкуровым и его ближайшим соседом, Рамзаном Кадыровым, во многом связано с полярными взглядами на религиозно-политическое управление. В обоих вайнахских регионах с практически полностью однородным исламским сообществом, даже традиционный ислам крайне политизирован. Евкуров выступает за широкую дискуссию между традиционалистами (сторонниками суфизма, тарикатистами) и фундаменталистами (салафитами, ваххабитами, шафиитами), за поиски компромисса на основе объединяющих, общеисламских факторов. Однако для Кадырова такой подход абсолютно неприемлем: он сторонник жестких, силовых методов в отношении всех без исключения салафитских общин, будь то мирные, прогосударственно настроенные граждане или сторонники вооруженной борьбы.

Религиовед Борис Гандаров отмечает, что привлекательной стороной салафизма как в Ингушетии, так и в других регионах Северного Кавказа, традиционно была именно «спаянность» мусульман на основе глобального, надэтнического сообщества: его члены объединены общими идейно-религиозными установками, и тем самым умма выступает в качестве идеальной исторической и духовной реальности.

Салафиты рассматривают мусульманский мир как единое целое, лишенное административных и этно-национальных границ. Регулируемая кораническими принципами, самим фактом своего существования умма олицетворяет непреложный божественный закон мироздания (намус). Жить в соответствии с этим законом (буквально отраженном в шариате) означает существование в гармонии с нативным космическим миропорядком и с самим собой.

Суфизм устроен иначе. Наиболее распространены среди вайнахов два суфийских братства (тариката) – это Кадирийя и Накшбандийя. В свою очередь, тарикаты имеют различные ответвления, которые называются вирдами: основатели вирдов (шейхи) признаются ингушами своими учителями (устазами).

Например, представители Накшбандийи (ее важнейшими составляющими является аскетизм и мистицизм, и потому ее представители по своим взглядам и убеждениям ближе к салафитам) признают своими учителями суфийских шейхов Дени и Багауддина Арсановых, а вот в рамках Кадирийи бытуют два вирда: чеченцы почитают Кунта-Хаджи Кишиева, а ингуши – Батал-Хаджи Белхороева.

Из-за отсутствия единого духовного руководства представители разных вирдовых братств по-разному интерпретируют учение зачинателей местных тарикатов. Кроме того, представители суфизма, признавая весомость общеисламских аргументов, характерных в том числе и для салафитов, стараются переводить религиозные обряды в плоскость этнокультурных традиций.

Как указывает религиовед Борис Гандаров, постепенно в религиозной практике этнический фактор начинает превалировать над фундаментальной сущностью ислама. С другой стороны, для людей, которые считают неприемлемым салафизм, основой идентичности становится ингушский этикет, обычное право (Эзлел). Проблемы возникают же в связи с тем, что некоторые этно-культурные и исламские принципы вступают в противоречие друг с другом. Отсюда и вялотекущий десятилетиями конфликт – и в обществе, и в политических элитах, который коренится прежде всего в противоречии самого мировоззрения ингушей.

После того, как республику возглавил Юнус-бек Евкуров, влияние салафитов на жизнь Ингушетии постоянно уменьшается (хотя еще в девяностые годы, на фоне войны в соседней Чечне, оно было огромным). Достаточно сказать, что в Ингушетии широко празднуют немусульманские праздники (Скажем, Новый год), который салафиты считают противоречащим исламу. Но все же в регионе действует шесть салафитских мечетей (хотя и нет ни одного салафитского анклава, как, например, в Ногайской степи – западных районах Дагестана и на востоке Ставрополья), которые Евкуров в 2012 году полностью легализовал. Они не входят в структуру Духовного управления мусульман республики, однако их имамы стали получать зарплату наравне с настоятелями суфийских мечетей (их более 400).

Именно полярность взглядов на роль салафизма в жизни Ингушетии – это причина конфликта Юнус-бека Евкурова и главу Духовного управления мусульман Исы Хамхоева, который руководит муфтиятом с 2004 года (на этом посту он сменил Магомеда Албогачиева, видного представителя тариката Кадирийя, который к тому же с 1998 по 2003 годы был лидером всех кавказских мусульман – он возглавлял Координационный центр мусульман северного Кавказа). Среди других видных представителей ислама в Ингушетии нужно отметить председателя комитета по закяту (исламского налога в пользу бедных), имама соборной мечети Назрани Хизира Цолоева, председателя комитета по хаджу Мусу Мейриева, ректора Исламского университета Республики Ингушетии (открыт в 1994 году в станице Орджоникидзевской) Ибрагима Албакова, которые поддерживают муфтият в вопросах репрессивной политики по отношению к салафитам. К лидерам последних относят имама Насыр-Кортской мечети Хамзата Чумакова, которого в начале 2016 года Рамзан Кадыров объявил своим личным врагом.

Важной фигурой в религиозной жизни Ингушетии является начальник Управления по делам религии при главе республики Яхъя Хадзиев (ранее – помощник министра внутренних дел республики), назначенный Евкуровым в феврале 2016 года. Именно это управление приобретет часть полномочий и представительных функций в рамках реформирования Духовного управления мусульман, которое в 2016 году намерен завершить Евкуров. Это позволит значительно ослабить позиции исламских религиозных лидеров в противостоянии со светскими властями региона.

Политическая оппозиция

На политическом Олимпе в России немного выходцев из Ингушетии. Можно вспомнить, пожалуй, лишь действующего депутата Госдумы от «Единой России» Белана Хамчиева (баллотировался на пост президента республики в 2002 году), бывшего начальника международно-правового управления Генпрокуратуры и члена Совета Федерации Иссу Костоева, бывшего депутата Госдумы и директора финансовой корпорации «Лукойла» Мухарбека Аушева.

В политической жизни современной Ингушетии они значимой роли уже практически не играют. Как, впрочем, нет фигур, способных конкурировать по узнаваемости и влиятельности с Евкуровым и внутри региона. Ключевой фигурой, цементирующий различные политические силы Ингушетии (как и в соседней Чечне), является именно глава – Юнус-бек Евкуров, имеющий безоговорочную поддержку Кремля.

Вместе с тем, за последние годы в Ингушетии периодически происходят обострения клановой борьбы, что проявляется нарастанием потока критики в адрес республиканских властей. Так, в июне 2013 года в Москве прошел Ингушский национальный конгресс, члены которого выступили с резким осуждением деятельности Евкурова и потребовали от Кремля его отставки. Спустя месяц председатель оргкомитета форума Инес Таниев специально откомандированными в Москву ингушскими полицейскими был задержан, а затем осужден за мошенничество. В отношении выступавшего на форуме председателя регионального отделения партии «Яблоко» Дауда Гаракоева возбуждено уголовное дело по факту клеветы, он в бегах.

Весной 2014 года в очередной раз резко обострились отношения Евкурова с руководством общественной организации «Мехк-Кхел» (ее возглавляет Сараджин Султыгов), которая систематически критикует правительство за нерешенность проблемы беженцев, высокий уровень коррупции и криминала, безработицы, отток молодежи в арабские страны. Поводом к конфликту стало то, что Султыгов якобы провоцировал массовые беспорядки в Пригородном районе, на границе Ингушетии и Северной Осетии.

Вскоре после этого конфликта, летом 2014 года, в федеральных изданиях появилась серия публикаций против Юнус-бека Евкурова, которого аргументированно критиковал молодой депутат Народного собрания от партии «Правое дело» Ахмед Белхороев (его брат Яхъя Белхороев – депутат парламента от «Единой России»). Основной аргумент парламентария – то, что борьбе с экстремизмом и терроризмом власти Ингушетии уделяют меньшее внимание, нежели преследованиям политических противников.

Видеообращение аналогичного содержания записал в январе 2015 года председатель ингушского отделения «Партии народной свободы» Магомед Хазбиев, владелец сайта «Ingushetiyaru.org» (еще в 2013 году сайт признан судом экстремистским). В настоящее время Хазбиев находится в бегах по обвинению в угоне автомобиля и незаконном обороте боеприпасов.

С критических позиций в адрес республиканских властей постоянно выступает и руководитель правозащитной организации «Машр» Магомед Муцольгов, один из ярких лидеров гражданской жизни республики. В ноябре 2015 года в офисе организации в Карабулаке прошли обыски, что было отражено в ежегодном докладе Human Rights Watch о ситуации с нарушениями прав человека в России. Критическую позицию по отношению к властям региона занимает и известный ингушский адвокат, проживающий в Москве, Калой Ахильгов.

Протестный поток, который формирует светская оппозиция (правозащитники, активисты республиканских НКО), связан с фактами коррупции, притеснения силовиками религиозных и политических активистов, а также фактов насилия в отношении иноэтнического населения республики. Все они известны республиканским властям, которые пытаются перевести данные вопросы в русло переговорного процесса. Однако этих усилий пока недостаточно на фоне копившихся десятилетиями проблем – этносоциальной и этноконфессиональной напряженности, мировоззренческой поляризации населения и элиты, отсутствия полноценной внутриэлитной ротации. Сохраняется в Ингушетии и угроза террористических актов, хотя однозначно нужно отметить, что начавшееся при Евкурове улучшение социально-экономического положения и повышение эффективности работы гражданской администрации и силовиков в Ингушетии позволило наконец-то лишить экстремистов моральной поддержки общества.

политики, упомянутые в СТАТЬЕ: